Публика не видит Марка и не думает в большинстве своем про световые чудеса, стабильно сопровождающие концерты АКВАРИУМА. Однако почему бы не взглянуть на творчество группы в необычном ракурсе, да еще с помощью самого Марка?
FUZZ: С каких пор ты стал сотрудничать с АКВАРИУМОМ?
Марк Брикман: Это я помню хорошо. Октябрь 1993 года. Голодное время… То есть просто как волк рыскал в поисках всяческих работ, но никаких работ нигде не находилось. И тут мне позвонил Миша Гольд, тогдашний директор АКВАРИУМА - а знакомы мы с Мишей были по бане - и предложил поработать - четыре концерта в Питере, четыре концерта в Москве , и мы с ним договорились, что эти восемь концертов я отрабатываю, а потом уже решаем окончательно, гожусь я или не гожусь. Ну, после первых четырех питерских концертов я понял, что это мое… То, что происходило в группе; то, по чему тосковало мое сердце – я нашел и сказал, что «Все, я – ваш!».
FUZZ: До этого времени АКВАРИУМ тебе был знаком, как таковой, или очень приблизительно?
Марк: Дело в том, что у меня нет слуха. Вообще. А до того я не только не интересовался совершенно не только рок-н-роллом, но и вообще музыкой. Знал, что вот есть такая группа, что есть Гребенщиков и песня «Город Золотой». Вот и все мое образование в этой области. Я просто не понимал, что происходит на концертах. Я что-то такое делал… Все-таки профессионал, четверть века к тому времени, но не понимал, что происходит. И помню, что сразу после этих восьми концертов были концерты где-то в Сибири. Они были в небольших клубах. Где со светом была просто полная ж…, и я включал свет и вбивался в эту толпу у сцены, туда, в самую кучу, чтобы понять – что происходит? Чего я делаю-то? Зачем все это?
И понял-то я, что же происходит на сцене АКВАРИУМА, только на двенадцатом концерте. Это был тот самый концерт, после которого я уже перестал считать. Это было в Рязани, зима, и в середине песни я вдруг въехал! В ощущение песни, в ощущение того, что происходит на сцене. Как только я въехал, то тут же руки зажили без меня.
FUZZ: Что это за песня была?
Марк: Да я уже и не помню… Но произошло тогда то, что потом произошло в АКВАРИУМЕ всего один раз… в середине песни раздались аплодисменты - свету! Я точно знаю, что это были мне аплодисменты, и я тщательнейшим образом следил, чтобы больше такого не происходило. Потому что не должно быть отвлечения на что-то конкретное, это называется «тащить одеяло на себя» - есть такой театральный термин. И вот такое в АКВАРИУМЕ произошло всего один единственный раз после этого. Случайно тоже получилось… Произошло же то, что при моем слухе чрезвычайно маловероятно… я попал в долю! И тоже аплодисменты, и тоже я потом приходил к Борьке (Борис Гребенщиков – ред.), извинялся, хотя он не принимал этого категорически, он считал, что все было хорошо, но я-то понимал, что так быть не должно.
FUZZ: Насколько я могу судить, ты до АКВАРИУМА был связан по работе с театром?
Марк: Да. Главное для меня, как для художника по свету, состоялось в народном театре моего родного Политехнического института, моей альма-матер. Все мои профессиональные основы – именно из этого театра, и только благодаря его худруку Валерию Степановичу Суслову, который послал меня к хорошему учителю. Но пришло время, когда мне сказали: «Хватит уже! Иди и займись всем этим на профессиональной сцене!». К тому времени театр Политеха как раз заканчивал свою жизнь, и с 1988 года я профессионально занимаюсь светом. Я поработал во многих театрах Питера.
FUZZ: В какой степени то, что ты делаешь как художник по свету в АКВАРИУМЕ, получается адекватным тому, чего бы ты сам хотел в результате?
Марк: Адекватность – это, на мой взгляд, главное требование к моей работе. Быть адекватным тому, что происходит на сцене. На этом строится все! Вот вся моя работа, ее генеральный принцип – это как раз адекватность. Насколько все получается адекватным, сам я сказать не могу, но стараюсь быть адекватным на сто процентов.
FUZZ: Но, наверное, многое зависит от технологических возможностей. Они ведь всюду разные. Западные или российские города… Или хорошие концертные залы и не очень большие клубы…
Марк: Вот на это и есть мастерство. В таких случаях я обычно говорю – «Борисыч (Борис Гребенщиков – ред.) расп…ев не держит. У него каждый в своем деле классный специалист». И я в своем деле – тоже. Один из параметров мастерства – это как раз умение сделать из г… конфетку. То есть в зале, оснащенном скромно, создать максимальную степень адекватности тому, что происходит на сцене.
FUZZ: С 1993 года ты постоянно работаешь с группой и, соответственно, путешествуешь с ней по всем городам и странам.
Марк: Да, так оно и есть. Я всегда с группой. Ну, меня не было только, когда на операции валялся… Ну а так – всегда.
FUZZ: Любопытна твоя точка зрения на эволюцию АКВАРИУМА за те годы, которые ты его наблюдаешь.
Марк: Эволюция – это как я понимаю – куда-то направленное движение, да? Так вот куда оно направлено, это движение, я не вижу абсолютно, не понимаю, и самое-то главное, я даже и не хочу этого понимать. Что для меня стало одним из главных критериев ценности АКВАРИУМА? Постоянство непостоянства. Нету никакого шаблона - « Вот я вот такой! Сегодня я такой, а завтра я эдакий!». И это относится к музыке, к одежде, к составу музыкантов, в конце концов, сейчас в меньшей степени, конечно, а раньше постоянно менялось и вот это мне очень импонирует. До сих пор, в частности.
FUZZ: Если поговорить про аквариумные пластинки? Ты ведь их слушаешь?
Марк: Слушаю, конечно! Но с чисто утилитарной целью… Вот, например, начинается сезон, и я хочу понять, что у нас в этом сезоне будет. Прихожу на репетиции, обязательно! Сижу на репетициях, слушаю и смотрю. Мне нужно въехать в ощущение того, что у нас будет происходить в этом сезоне. Потом я для себя это формулирую, вербализирую, даю этому какое-то свое название. И, как правило, этим названием делюсь с Борисычем. Отнюдь не всегда попадая в то, что он ощущает.
FUZZ: Чем же эти дискусии…
Марк: Нет, это не дискуссии! Это я делюсь. Так же, как и Борисыч делится со мной. И с той же целью я слушаю альбомы. В том состоянии, когда они еще только будут изданы, перед выходом. Звучание на концерте и на альбоме – они же разные. И когда у меня складывается максимально объемное ощущение, я уже понимаю… Нет , не так… Я до сих пор не понимаю, что я делаю, но знаю, что я делаю это правильно. Слава Богу, теперь меня уже достаточно хорошо знают на очень многих площадках, и уже не пристают со всякими дурацкими вопросами, а так мне все время приходилось объяснять, что у нас нет партитур. У нас есть программа, ее Борисыч пишет за десять минут до концерта. Сам пишет, сам же и нарушает.
FUZZ: Ты от нее отталкиваешься?
Марк: Я отталкиваюсь от ощущения. Потом я чувствую… вот сейчас наступит момент, когда Борисыч начнет лепить что-то свое в программе. Но я ничего не делаю, пока я не послушаю вступление. Чтобы убедиться, что звучит именно та песня… Как правило, я угадываю, что будет не та песня, которая есть в программе, но какая же именно будет – это невозможно угадать. Я строю организацию светового управления именно таким макаром, чтобы я в любой момент мог сделать много чего неожиданного.
FUZZ: Ты ведь можешь дать какой-то другой свет…
Марк: Да.
FUZZ: Полутона…
Марк: Да.
FUZZ: Изменить световую картину в целом.
Марк: Да. Да. Да. В свое время, когда я спросил Борисыча в 93-м году, чего он хочет в принципе от света, что он себе представляет, то он сказал так: «Мне нужен такой свет, которого нет ни у кого». Это было и это остается одним из генеральных принципов моей работы. Но, кроме того, я считаю, что в принципе у АКВАРИУМА должен такой свет, при котором любое движение музыканта на сцене меняет на нем освещение. У меня свет очень резкий, пятнистый, неровный, но именно как раз благодаря этому на сцене все время происходит его непостоянство. Потому что ведь самого по себе света не видно, он виден тогда, когда он на что-то попадает. Вот скрипач повернулся к басисту – и все, и он уже другой. И я смотрю – если у него сейчас соло, и я знаю, что вот такое-то соло он так-то играет, но вот он встал и свет будет уже не такой, то я меняю свет. В какой-то степени живость имеет место в любой группе, но считаю, что степень живости света в АКВАРИУМЕ намного выше всех остальных, опять же в силу непостоянства всего, что происходит на сцене. Свет в силу этого тоже непостоянен. Кстати, это вот причина, по которой я уже перестал совершенно работать в театрах.
FUZZ: Тебе надоела статика. Повторы одного и того же.
Марк: Да, совершенно точно! Я не могу больше уже… сейчас одно, и завтра то же самое! Да на хрен мне это надо!
FUZZ: Но ведь когда выступает тот же АКВАРИУМ, то нередко повторяется программа, и повторяется по песням, а иногда даже день в день, и песня за песней. Как же ты на этом фоне импровизируешь? Одни и те же песни, одни и те же звуки, а иногда и движения. Тут же ведь особенно ничего нового не придумаешь.
Марк: Склероз выручает… Я просто не помню, что прежде делал.
FUZZ: Тогда чем больше склероза, то тем лучше для твоей работы.
Марк: Все же хорошо в меру… Но я, действительно, не запоминаю, и мне это приятно. То есть я мог бы, конечно, запоминать… есть какие-то блоки…Например, появляется в программе песня «Плоскость». И я знаю, что на этой песне мне нужно 18 фонарей поставить нижним контровым… А «Северный Цвет» я решаю в гамме такой синей-magenta-красной, и там есть соло у Сура, так я делаю специальную картинку . А в другой песне было роскошное соло у Алика с Шаром, и я на это соло специальную картинку строил, и она вся у меня была выведена на отдельную ручку. «Мама, Я Не Могу Больше Пить», например, когда эта песня появилась в программе, мне захотелось сделать черно-бело-зеленую гамму. Но Борис сказал: «Нет, я хочу красную». Получи! И он получил с разных сторон разной формы и консистенции красные фонари…
FUZZ: Можно сказать, что твоя работа носит характер постоянной импровизации. Пусть и на известную тебе тему, но ты все равно все время импровизируешь по ходу концерта.
Марк: Точно. Вот это ты очень точно сформулировал.
FUZZ: Ты много где побывал с группой. Где именно тебе было проще всего работать? Проще по возможностям. Понимаю, что тебе доводилось строить свет в разных условиях, но все же где было элегантнее всего?
Марк: Так проще или элегантнее? Это разные вещи.
FUZZ: Элегантнее.
Марк: Пожалуй, последние годы во МХАТе. А из заграниц – в Женеве, там было очень много аппаратуры, но самое главное, что были ребята, понимающие и готовые делать то, что нужно. То, что хотелось. И аппаратура была расположена удобно и правильно для того, что мы делали.
FUZZ: В каком питерском зале тебе приятней всего работать?
Марк: ДК Ленсовета., разумеется. Этот зал мне знаком всю мою жизнь, и того, что там не достает по свету, всегда есть у кого арендовать.
FUZZ: Поскольку АКВАРИУМ продолжает свое движение вперед, твоя деятельность тоже будет сопутствовать тому, что делает группа. Это ведь уже стало естественной частью тебя.
Марр: Во-первых, я очень на это надеюсь. Во-вторых… да, это естественная часть меня, но я, к сожалению, не молодею. Просто тяжелее становится ездить. Физически тяжелее. Хотя как только я оказываюсь на площадке, то все годы улетают… Фьють и нету их! До конца концерта.
George ГУНИЦКИЙ
Фото: //liveinternet.ru/
