Можно отгородиться от Летовского творчества хмурой дискографией или Фрейдовскими теориями. Анализом неанализируемого. Любой хоть сколько-нибудь формалистический подход будет отдавать фальшью и спекуляцией. Чтобы не соврать, нужно пропустить это через себя, через свою юность и взросление. Потому что моя ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА – неразрывно связана с этим. И только так я могу говорить об этом - иначе почему-то не получается.
Когда в 2004 году после почти семилетнего перерыва вроде бы уже не мыслимая в XXI веке ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА выпустила “Долгую Счастливую Жизнь”, произошло невозможное — Летов оказался таким же актуальным в эту эпоху беспроводного Интернета, каким был в перестроечные времена. Лишним тому подтверждением стал большой сольный концерт ГО в Петербурге.
Редакция FUZZА, наслышанная о моих музыкальных пристрастиях, поручила мне взять интервью у Летова, но со странной оговоркой — нужно было представится независимым журналистом. Как оказалось, Летов был обижен на кого-то из фуззовских авторов. Сейчас я думаю — это были лишь домыслы, и реальной причиной отказов в интервью было элементарное Летовское нежелание общаться с прессой. Он не признавал посредников между собой и публикой. Для него слишком важно было каждое сказанное им слово. В последние годы жизни он общался с поклонниками напрямую через сайт ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ (//www.gr-oborona.ru) — так меньше всего искажались его слова.
У него было такое же трепетное отношение к изданию своих альбомов. К примеру, в композиции “Об Отшествии Преподобного” со “Ста Лет Одиночества”, изданного “ХОР рекордс”, издатели плавно увели громкость в конце трека, что Летова сильно возмутило — звук должен был резко обрываться по задумке. Это невнимание к деталям, которым часто страдают как издатели, так и музыкальные журналисты, видимо, раздражало его.
Что касается раннего аналитического взгляда на творчество ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, то самыми интересными, но и спорными, были статьи Алексея Алексеевича Курбановского. Курбановский искренне любил и восхищался Летовым, но трактовал его поэзию почему-то исключительно через ананально-фекальные фрейдистские мотивы, что низвергало изначально многогранное творчество Летова в бездну половой психологии. Если уж и нужно было говорить о психологии применительно к ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ, то, видимо, с позиции главного отступника Фрейдовского психоанализа – Карла Густава Юнга, с его надперсональными уровнями и коллективным бессознательным.
Как бы то ни было, я отказался брать то самое интервью. Хотя, в целом, оставить без внимания возвращение ГО было невозможно. Тогда еще не верилось, что Летов смог встроиться в реальность Новой России. Это казалось немыслимым и фантастичным. Как стало ясно дальше, он и не встроился вовсе, но и не выпал, продолжая оставаться на каком-то, только ему ведомом, запредельном уровне. Некоторые журналисты спешно наградили его званием “последнего андеграундного артиста”. Несмотря на нелепость самого термина, он был применим к нему больше, чем к кому-либо еще из современных российских, а может, даже мировых музыкантов.
Вообще, в случае Летова все подбираемые эпитеты и сравнения всегда оказываются в области крайностей, как и его творчество. Еще при его жизни статьи о ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ либо пестрили несусветной хулой и ненавистью, или наоборот, каким-то нереальным восхищением на грани ослепления.
Бескультурное пространство
Сейчас, пытаясь смотреть в прошлое, я понимаю, что ГО были лучшей иллюстрацией к СССР 80-х. Тот же АКВАРИУМ, безусловно, нес очень сочный отпечаток культуры того времени, но это был уже другой социальный слой. ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА — это не про Ленинград с библиотеками и университетом, а про совершенно безнадежные маленькие городки где-нибудь на Урале или в Сибири. Черные немноголюдные города с типовой архитектурой, с парой ДК, одинаковыми школам, одинаковыми магазинами и заводом с черными трубами. В этих городах рождались дети, у которых неизбежно наступала молодость. Само по себе это было очень драматичным несоответствием — красивая юность и уродливая среда обитания.
Страну страшным образом затормозило и заклинило на рубеже 70-80-х гг. Комсомольский энтузиазм первых пятилеток естественно выдохся. Созрело поколение, которое уже не видело войны 1941-1945 гг. Но по-прежнему жило в атмосфере нагнетаемого громкого пафоса, людям обещали космос, какие-то немыслимые стройки на других планетах. И все это контрастировало с реальностью, в которой было полное отсутствие перспектив, унылая предсказуемость, скука и мрак. И вот ГО стало голосом из того мира. Потому что у молодости даже в таком мире обязательно есть свой голос, и молодости есть что сказать и о чем пропеть.
После развала СССР могло показаться, что творчество ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ останется достоянием прошлого — вместе со значками, фарцовщиками, СЕКТОРОМ ГАЗА, бюстами Ленина, транспарантами и самиздатом. С Летовской лексикой и звучанием... С его зубодробительным протестом и образами... Но Летова продолжали слушать. В какой-то момент творчество ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ переросло свою социальную оболочку. Летов дотронулся до экзистенциальных тем — общих и для советского школьника и для современного подростка. К примеру, с группой КИНО произошла похожая история. Цой до сих пор не теряет лица, его не нужно реставрировать, смывая пыль времени, он всем понятен.
Помню, как раньше рокеры любили с кривой ухмылочкой в интервью порассуждать о том, что, дескать, вот не то Летов делает, не то говорит, не так живет... Он всех почему-то не устраивал. У всех были к нему вопросы. Про политику, про Янку, про ненормативную лексику... Но он делал, творил, противостоял. Один против всего мира. Как сказал сам в одном из последних интервью: “Рушил старое — возводил новое”.
И так получилось, что в 2000-е Летов оказался таким же актуальным, как и в 80-е. Правда, на его концерты ходили все те же дети, подростки. Потому что находили в его творчестве отголоски своего детского мира с его пронзительной яркостью, честностью и простотой.
Некие объекты
Где-то в 1989-м году на даче у приятеля я впервые услышал доносящееся из динамиков хриплое:
Никто из них не примет нас, никто не поймет,
Но майор поскользнется, майор упадет
Ведь мы — лед под ногами майора!
Кассетный магнитофон “Легенда” трещал и периодически извергал из себя пленку, так что кнопку “воспроизведение” приходилось придерживать рукой. Но мы до одури держали пальцы на этой кнопке, вслушиваясь в ужасающий среднечастотный вой и скрежет, через который с трудом продирался живой человеческий голос:
Они смеются легко,
у них живые глаза
Они беззащитны,
им нравится жить
И они все вместе
и так было всегда
Они последние, кто помнит,
что такое — свет.
Было в этом звучании что-то первобытное, что-то, что стерло в моем сознании всю музыку слышанную мной до этого.
Так произошел для меня процесс инициации ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ. Я стал покупать и переписывать кассеты у знакомых. Обычно они были 60-минутные, хромовые — марки “МК”. Альбомы ГО были короткими — на одной такой кассете без труда умещалось два альбома — по альбому на каждой стороне. Как только ко мне попадала очередная порция альбомов “Тоталитаризм”/”Боевой Стимул” или “Так Закалялась Сталь”/”Все Идет По Плану” — я на наделю выпадал из реальности — запершись в комнате с наушниками слушал их до одури по кругу.
Тогда я еще не знал, что такое шумовой авангард, я не знал, что Летов записывал чуть ли не первые в СССР авангардные альбомы с другим своим проектом КОММУНИЗМ, а настоящим панком в своих интервью называл ни кого иного, как Джона Кейджа. Сам термин “панк”, часто упоминаемый рядом с именем Летова, впоследствии казался некой раздражающей биркой, прилепленной к нему по какому-то недоразумению.
Но в 89-м это был просто голос сквозь шум дешевого магнитофона. Никаких подробностей о жизни Летова никто толком не знал. В ходу была одна единственная его фотография. Та самая, где он в шинели в очках за колючей проволокой. Она обычно публиковалась на вкладышах к кассетам – отксерокопированная, в ужасающем качестве. Тогда же ходили слухи, что Летов воевал в Афганистане и был даже ранен. В глазах мальчишек такие истории придавали еще больше героизма их кумиру. Чуть позже мне стали попадаться материалы о Летове, конечно, в самиздате. Тут стоит оговориться, что большинство ранних интервью он делал сам с собой. Помню, каким для меня стали откровением Летовские музыкальные пристрастия, среди которых фигурировали THE BEATLES и THE DOORS. В то время они были для меня чем-то очень далеким и буржуазным.
Творчество Летова было настолько самобытным, родным, советским, что его западные корни казались очевидными только самому Летову. Да и впоследствии его собственные отсылки к ранней психоделии и року 60-х, к Сиду Баррету, Артуру Ли и авангардисту Кейджу, которых он называл своими учителями, стали явно слышны лишь в саунде последних альбомов, и то не в виде прямых цитат.
По сути, Летов был абсолютно несравним с британско-американской тусовкой ни в каком виде, хотя, может, сам себя и сравнивал с ними. Он был очень русский, до такой степени русским, что националисты по ошибке принимали его за своего (чему он не всегда сопротивлялся). О его месте в русской культуре обязательно должно быть написано не одно серьезное исследование. Это был очень умный, начитанный человек, который творил как бы в двойном контексте: русская поэтика (подхватывая ниточку обэриутов и Хлебникова) и западный рок. В обеих областях он обладал совершенной компетенцией.
“Я вообще не делаю вещи для интеллекта” — говорил он в одном из интервью — “Я создаю некие объекты, которые должны работать в культурном или бескультурном пространстве нашей страны. Вот главный критерий”.
Бездонная копилка
Сейчас мне тяжело слушать отреставрированные записи ГО. Из-за условий, в которых Летов писал свои альбомы, их звучание было уникальным и, как показало время, увы, неповторимым. Большинство классических записей конца 80-х он сделал практически в одиночку, играя буквально на всех инструментах. Самое удивительное, что все эти недоделки, шумелки-гремелки на размагниченных пленках воспринимались абсолютно органично. Иногда на кассету не влезали все песни с альбома. Так у меня был обрезан “Красный Альбом”, и последнюю песню с него, услышанную намного позже, я воспринимал не иначе как бонус. Сейчас я понимаю, что в целом Летовская музыка, порой звучащая на грани слушаемости – не только относила нас к авангарду и индустриалу, но и могла служить интересной темой для музыковедческого исследования.
Фото: Андрей Кудрявцев
Развитие летовского творческого метода — отдельный вопрос, и если в 80-х звучание альбомов ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ было обусловлено домашней записью и в целом отличалось наиболее цельной и правильной подачей, то в 90-е, записав два блистательных психоделических шедевра “Прыг-Скок” и “Сто Лет Одиночества”, на волне сотрудничества с НБП Летов издал странные: “Невыносимую Легкость Бытия” и “Солнцеворот”, а в текстах и в манере его исполнения появилась усталость.
Храброе словечко
чиркнуло об лед,
вспыхнуло сердечко,
взвился пулемет,
хлынули дороги,
дрогнули мосты,
погоди немного,
отдохнешь и ты...
Лишь с выходом “Долгой Счастливой Жизни”, по сути, произошло новое рождение ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, которого никто уже не ждал (альбом каверов “Звездопад” при всей своей гениальности не в счет). Для нетренированного уха саунд “Долгой Счастливой Жизни”, а потом “Реанимации” и “Зачем Снятся Сны” был такой же — глухой и неразборчивый, как и ранние работы, но одновременно разительно от них отличался. В этом, безусловно, была своя концепция. Надо отметить, что Летов, будучи уникальным меломаном и знатоком музыки 60-х, в последних своих работах кропотливо воссоздавал так любимый им психоделический саунд, без каких либо поправок на время.
Его последние альбомы — это углубленный взгляд внутрь себя, отказ от внешнего в пользу внутреннего, отсекание всяческой политики и эпатажа. Летовская искрящаяся борьба, как на обложке-картинке, завернулась внутрь, в эту “бездонную копилку в пустоте”. Такой абсолютно правильный финиш, закругление, после которого ничего уже не должно быть. Это покой, который, как знает всякий мудрый человек, обретается не на пути адаптации в обществе, а на пути внутреннего, абсолютно невидимого и сокровенного делания.
Поэтому когда Летов говорил, что выложился на тысячу процентов в своих новых работах, что он имел в виду, было известно только ему самому. Эти “тысяча процентов” вряд ли имели отношение к звуку, а скорее к внутреннему проживанию и внутреннему опыту. Потому что это были отпечатки только его уникального пути.
Резюмируя Летовский саунд-подход, процитирую его комментарий к одной из своих записей:
“Я наконец-то вдрызг и брызг насрал на всяческие очевидные нормы звучания и записи. Суровая противофаза, чудовищный перегруз, сплошной пердежный и ревущий среднечастотный вал. Именно то, что надо”.
Лунный переворот
Когда в середине 90-х стали выходить переиздания альбомов ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, началась настоящая неразбериха. Некоторых записей было не узнать. Так же и самопальные черно-белые обложки ГО сменили совершенно иные — цветные. Я помню, как меня покоробила некая “семейная фотография обывателей” во “Все Идет По Плану” вместо привычного фото Летова за колючей проволокой.
Писать дискографию ГО трудно еще отчасти и потому, что Летов когда-то сам прекрасно откомментировал все свои альбомы, а отчасти потому, что существует огромное количество официальных записей и их переизданий, в которых даже посвященному трудно разобраться. Чего стоят только “Невыносимая Легкость Бытия” и “Солнцеворот”, частично переписанные, полностью пересведенные, перемастеренные и переосмысленные, превращенные Летовым в “Лунный Переворот” и “Сносную Тяжесть Небытия”. Дальше можно перечислять до бесконечности...
На альбоме "Так Закалялась Сталь", к примеру, им был поставлен другой вариант "Тишины" без инструментального сопровождения и убрано стихотворение "Мы идем по засохшей траве". Даже на, казалось бы, не самом старом альбоме “Сто Лет Одиночества” он пересвел и полностью переписал некоторые инструменты.
Егор Летов, Джефф и Кузя Уо. Фото: Александр Пигарев
Из его дискографий выпадали целые альбомы, взять, к примеру, альбом “Инструкция По Выживанию”, на котором Летов спел песни Романа Неумоева из сибирской ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ. И несмотря на отчаянную популярность этой работы, альбом был удален, как говорят, по причине Летовского идеологического расхождения с Неумоевым. Видимо, из этих же соображений в последующих изданиях исчезли “Красный Смех” и "Про Малиновую Девочку" из “Прыг-Скока”, а вместо них появились целых 11 бонус-треков, частично повторяющих альбом “Сто Лет Одиночества”!!!
Смысл таких перестановок не всегда был ясен. Появились коллекционеры и люди, помнящие ГО по ранним записям, которые принялись собирать именно архивные записи, не удовлетворившись "улучшенным качеством" переизданного материала. Здесь как-то сама собой всплывает тема уже однажды озвученная нашим уважаемым редактором Екатериной Борисовой: “Летов как цензор самого себя”. С другой стороны, каждый творец — вечный цензор самого себя. Кто сказал, что нельзя возвращаться к своим полотнам и альбомам? Хотя, конечно, слушателей и критиков это будет раздражать.
Вот и недавно, незадолго до скоропостижной кончины Егора Летова, на официальном сайте ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ были заявлены новые переиздания, невиданные бонус-треки и ранее неизданные вещи. Сколько выйдет их еще, но уже, увы, без Егора – неизвестно, но то, что они будут, в этом нет никаких сомнений.
Детский мир
Его музыка всегда воспринималась молодежью легко и сразу. Это было похоже на первую влюбленность. Но если у кого вызывала отторжение, то надолго, если не навсегда. И отплевывались недоброжелатели обычно не из-за качества записей. Кого-то коробила политика, ненормативная лексика, а кого-то сознательное Летовское юродство. А эти состояния и формы Летов не только специально использовал, но и доводил до полной крайности, испытывая от этого неимоверное удовольствие. “Крайность” – это была основа его творческого метода. “Выйти за флажки” — как он сам выражался.
ГО стала вечным бунтом против социализации. Ведь все социальное болезненно. Но если Летов пел что-то про Ленина и КГБ, или про демократию, или про что-то еще, то это не значило, что он был идейным антикоммунистом или, наоборот, коммунистом. Это было диссидентство другого порядка ("Я Всегда Буду Против"), диссидентство вечного ребенка, который никогда не примирится с миром взрослых ("Детский Мир" — мир детей).
Летов, Кузя Уо и Манагер. 1989 год. Фото: Андрей Кудрявцев
Чтобы адекватно писать о Летове, не только о музыке, но и о его текстах, нужно обладать недюжинной эрудицией, да и то велика вероятность сесть в лужу. В песнях Летова зачастую порваны логические и семантические связи. И не потому, что он не умеет строить эти связи, а потому, что он поет изнутри пространства, в котором существует другой язык.
“В детском мире получается та самая "честность", которую всегда называл своей целью Егор Летов, но по поводу, которой еще Иоанн Лествичник (в VII веке) написал "не знает младенец лжи", — пишет о творчестве Летова Иеромонах Григорий (В. М. Лурье).
Поэтому кто бы ни слушал Летова, он всегда слушает его изнутри своего подросткового периода, по-другому это практически невозможно.
Изнурительное бегство
Такой Летов был во всем — неуспокоенный, ищущий... Юрий Шевчук написал ему трогательную эпитафию, добавив в конце: “Мы прощаемся с неудобоваримым, невкусным, неприрученным...” Точнее и не скажешь.
Большинство посмертных публикаций о Летове в основном звучат в каком-то героическом ключе. Авторы пишут о его противостоянии и неуспокоенности, о его вечной войне. Словно хоронят полководца или солдата невидимого фронта.
Так и получается, что лишь после смерти стало ясно, какое глобальное влияние оказал этот человек на всю современную российскую культуру и на всех нас.
Одновременно с известием о его кончине произошла настоящая маленькая революция в блогосфере. Стал виден глобальнейший разрыв между посмертным резонансом и прижизненным умалчиванием музыканта. Словно только сейчас деятели культуры и искусства, журналисты и писатели проснулись и наконец решились признаться ему в любви.
И читая эти разрозненные статьи, комментарии и признания, понимаешь, что у каждого был свой Летов. И одного какого-то определения ему и его музыке нет и не будет. Он сам менялся во времени и в убеждениях. Он сам был разным. Его не ухватить метким словечком. Помимо сочинения музыки он занимался тысячей других вещей. Отчасти благодаря его активности стали известны многие сибирские группы, не говоря о Янке Дягилевой, большинство альбомов которой он записал и спродюсировал. Да и на идеологическом фронте Летов перепробовал многое от антикоммунизма, большевизма и до христианства и даже анархо-экологизма...
Все эти его “заслуги” неоднократно уже были упомянуты, но за всеми этими перечислениями, как кажется, иногда теряется самое важное, что, собственно, это “изнурительное бегство из ниоткуда в никуда” отчасти было и бунтом против неизбежности взросления. А Летов своей музыкой вернул и продолжает нам возвращать уникальный мир нашего детства. С его символикой, простотой, восторгом и верой в чудеса.
Александр СТАРОСТИН
FUZZ 4 2008
А.К.
