“Пластун”
Время теней черных
FUZZ: 90-е — смутное время. Чем было для вас это десятилетие?
Юрий Шевчук: А чем были DDT до 90-х годов? Достаточно живая такая рок-н-ролльная группа. И весь 1991 год, когда тени черные стали ползать по нашим улицам, мы пытались записать все, что было написано до 90-х. То есть альбом “Пластун” — эти все песни... Такая была муторная ситуация, перед самым путчем. Я в Москве записывал вокал, жара жуткая, безветрие... Какое-то абсолютно болезненное, мерзкое состояние. Альбом мне совершенно не нравился. Потом какой-то гной потек, что-то прорвалось, стало чуть легче... Я как бы проводил 80-е тогда. Было ощущение прощания со старым. Я четко осознавал, что мы должны что-то другое играть и делать. Совершенно другое. Иначе — или умрем, или всё, надо заниматься другим делом. Посмотрели на себя внимательно, на музыку свою, — она нам совершенно разонравилась. Мы даже альбом этот, который год вымучивали, решили не выпускать. Просто стыдно было. Мы выпустили его потом, когда эти обостренные чувства прошли. И мы стали перестраиваться, переориентироваться...
“Черный Пес Петербург“
Образная музыка
Юрий: На тот момент это было наше понимание Города, мое личное ощущение его. Очень трагичное и достаточно адекватное, на мой взгляд... “Черный Пес Петербург“ — первая наша тематическая, концептуальная программа. Когда мы ее делали, то понимали, что как музыканты мы должны подняться на новый, иной уровень. Мы ставили перед собой задачи, которые никогда раньше не решали. Все было внове, в диковинку. И она получилась. Со всеми минусами, но она получилась!
FUZZ: Программа оказалась очень своевременной. Ведь это был ноябрь 1992 года?
Юрий: Да-да-да! Там впервые такие большие темы были затронуты. Темы, которыми вообще болеет искусство: “Быть или не быть?”, Медный всадник, Борис Годунов немножко... Были обращения к Мандельштаму, Бродскому, Шостаковичу, какой-то симфонизм, пусть небольшой. Уже начиналась работа над образной музыкой. Это была веха для нас.
“Это Все”
Социальный альбом
FUZZ: “Это Все” — не менее серьезная программа, чем “Черный Пес Петербург“. Как она сложилась?
Юрий: Она была поставлена как бы в пылу: “Черный Пес” получился — и мы тут же... Мы хотели еще глубже нырнуть в искусство, но, наверное, это не совсем получилось. Потому что для того, чтобы что-то большое написать, необходим какой-то временной минимум, период накопления. Нужно накопить в себе что-то... А тогда у нас времени не было. Масса каких-то динамичных действий в стране, октябрь 93-го... Ну, и альбом-то получился такой... “социальный”. Даже не сам альбом, а концертная программа.
“Любовь”
Война
FUZZ: Альбом был записан после вашей поездки в Чечню...
Юрий: Да-да. В 1995 году я волею судеб впервые попал на войну. Чечня, январь, начало этой кампании... И я там, может быть, даже переродился. Потому что я там увидел такое... И увидел следствие этого... лжепонимания свободы, и следствие всего старого, отжившего, и глупости новые. Это следствие — реки крови.
Мы ничего не делали в 95-м, просто играли песни какие-то. В 96-м эти песни выгребли, и получился альбом “Любовь”. Почему “Любовь”? Меня наверняка поймут все: когда искупаешься в грязи по уши, причем не один раз, очень хочется за что-то уцепиться чистое, светлое... И, кроме Любви, наверно, ничего такого и нет. Это была наша попытка уцепиться за чистоту, и, мне кажется, она удалась. С другой стороны, мы ушли в какой-то формальный поиск, в поиск нового звучания, которое потом уж в полной мере проявилось в “Мире Номер Ноль”. Мы экспериментировали, старались играть просто, но сочно. Это было обращение к какой-то другой музыке, которая уже вокруг нас существовала.
FUZZ: Еще одна знаковая работа — клип “Любовь”. Вы как-то заметили, что больше ничего подобного у группы не будет...
Юрий: Наверное, да. А зачем? Мы свои Алые паруса в этом клипе нарисовали, всё гриновское, что было в нас, всю любовь к Сказке... Кстати, в альбоме есть еще песня “Сказка”, где я серьезно работал со словом, даже формировал какие-то корневые слова. Ну, в общем, серьезная работа с мифологией. “Любовь” — дань увлечению мифом.
FUZZ: Красивая сказка получилась...
Юрий: Да, она получилась хорошей. Ну и, конечно, Дебижев — замечательный режиссер, и у нас с ним дуэт получился.
“Мир Номер Ноль”
От Петербурга до Нью-Йорка
FUZZ: А дальше?
Юрий: Дальше — 1997 год, пошла работа над “Миром Номер Ноль”. Мы эту программу играли много, городов 60-70, пожалуй, было. И у нас, и за рубежом. Программа прошла везде очень хорошо. Помню успех в Нью-Йорке, на Бродвее. Мы туда ездили со всеми экранами, инсталляциями, башнями... И достаточно хорошо нас приняли. В целом — программа получилась. И получилась в ногу со временем.
“Метель Августа”
“Литературный” альбом
Юрий: 1999 год — тоже концертов много. И следующий альбом, “Метель Августа”. После “Мира Номер Ноль” это очень лиричный, литературный альбом.
FUZZ: Вы были очень увлечены этим...
Юрий: Да, очень. И для себя открыл такую дорогу... На концертах я просто читал стихи под музыку, которую ребята тут же импровизировали. Зал кричал: “Осень!”, а я: “Ребята! Послушайте стихи...” Кайф просто. То есть некое насилие над залом мы устраивали, но оно было необходимо. Необходимо было не идти за залом, не петь то, что хочет он. Потому что я понимаю, что если начну это делать, то от меня очень скоро ничего не останется, кроме очков, бороды и пустоты между ними. Поэтому всегда нужно свое что-то тащить...
Фрагмент бытия нашего
Новый альбом
Юрий: Мне не хотелось делать альбом полностью “социальным”, по-плохому назидательным, чересчур ученым. И слишком лиричным, легким — тоже не хотелось. И вот, собрались песни. Фрагмент бытия нашего, где есть и социальщина, и лиризм, и, может быть, ерничество...
FUZZ: То есть несколько планов?
Юрий: Да.
FUZZ: Номера будут неформатными по длительности?
Юрий: Да-да-да!
FUZZ: Совершенно сумасшедший барабанный проигрыш в “Маме” будет присутствовать?
Юрий: Безусловно. Мы вообще альбом “раздвинули” музыкой. Острова слов и море музыки вокруг. При записи мы не думали совершенно ни о каких форматах и всем прочем, а просто сыграли так, как хотелось. Высказались. Себя не резали.
FUZZ: Интродукция из Шостаковича в концертном варианте новой программы каким образом возникла?
Юрий: Хорошо звучит?! Размашистая такая музыка, мощная. Первый раз мы ее сыграли 22 июня. Был удивительный концерт в Бресте, 60 лет с начала войны. Сперва мы даже отказывались там играть, потому что 22 июня — такая трагичная дата, а тут рок-н-ролл, веселуха, все-таки, от которой не уйти. Ну, мы выстроили программу, — было много военных песен. Я выходил на сцену и говорил, что мы будем петь о войне, размышлять о войне и мире, о человеке на войне — и не только о Второй Мировой, но и об Афганистане, Чечне и о других нынешних локальных войнах. И разговор получился очень хороший. Два с половиной часа мы играли, сделали видеоряд, посвященный этой теме...
FUZZ: Название нового альбома?
Юрий: С названиями у меня всегда тяжело очень. Они в процессе работы сами... вырастают. Мне нравится одно выражение Наполеона, вычитал недавно: “Я приговорен к жизни”. Хорошо? Есть в этом какая-то трагичность и, вместе с тем, оптимизм, что ли... Есть что-то от нынешнего состояния нашей группы: мы давно могли бы развалиться, и я мог бы помереть от чего-нибудь, как какой-нибудь рок-герой, — а все живем и живем. Так что, может быть, это выражение Буонапарте подошло бы для названия нового альбома DDT.
FUZZ: Особенно в начале XXI века.
Юрий: Да вообще наше поколение, — оно приговорено Землю топтать и на Небо глядеть.
Свобода
Вместо эпилога
FUZZ: На одном из наших сборников была песня “Свобода”, — фрагмент одного из акустических концертов в “Октябрьском”. Какова история создания этой песни?
Юрий: Я ее редко пою, потому что для меня это очень личная песня. Она кровно связана с 90-ми, — со всеми этими путчами, войнами... До 1990 года понятие “свобода” было для меня чем-то светлым, нежным, чистым, хорошим, а в 90-е приобрело трагический оттенок. И в песню это все вошло. Мне недавно сказали, что Солженицын как бы передал мне привет: он сказал, что еще никогда не слышал, чтобы это слово было так спето или вообще произнесено. Это, конечно, высокая оценка. Я был очень рад.
За 90-е годы я вообще из бунтаря такого, — честного, искреннего, но несколько плакатного, что ли, — превратился в... лирика, скажем так. Это если говорить обо мне лично, не только о группе. У меня стали писаться стихи, и они стали писаться именно в середине-конце 90-х. И слава Богу! Я изменился. Помню, сколько моих друзей было недовольно: “Юра, раньше ты так орал классно, а теперь...” Люди не понимают, что я изменился. И увлечение философией, опять же... Эти времена суетливые, на больших скоростях... Тебе необходима просто Мысль! Мощная, четко оформленная, глубочайшая, благодаря которой и выживаешь. Необходимо это чувство, благодаря которому ты способен остаться человеком в эти колоссальные времена, со скоростью света разлетающиеся во все стороны в броуновском движении стихий — эмоций, мыслей, идей. И тут, конечно, необходимо обращение к философии, к серьезным проблемам Бытия и Любви...
В 90-е я крестился, что тоже очень важно для меня. Я принял православную веру, которая мне помогла выжить. То есть это — очень серьезно... 90-е — это, наверное, главные годы моей жизни. Не те начальные 80-е, когда “Га! Революция!” Нищета, мордобой, какие-то КПЗ... Все это было достаточно естественно, нормально и легко, так скажем, но... Последнее десятилетие сформировало во мне многое, очень многое. И очень трагичное время, очень. Скольких друзей мы похоронили, сколько замечательных людей ушло! Но и сколько мы приобрели! Это лучшие годы моей жизни. Они очень насыщены были. Такое ощущение, что за десять лет я прожил сто, двести...
Крутые годы, крутые. И те, кто говорят, что в 90-х ни фига в музыке не было, заблуждаются. Это неправда. Было сделано очень многое. Многое рухнуло, многое умерло, но многое и родилось, и воскресло даже...
Подготовил Александр ПОЛИЩУК
FUZZ 1 2002
