И хотя ясно, что за истекший срок с прошлого визита югослава новыми интригующими произведениями (дилогия «Алкоголь» за них точно не сойдёт) Горану разжиться не довелось. Его последние творческие достижения в области сотрудничества с кинематографом вообще лучше не пытаться сравнивать с былыми золотым временам дружбы с Кустурицей; а запись песни с певицей Валерией давайте будем считать случайным недоразумением, вызванным праздным любопытством балканца. Но замечательное тут в том, что на сказанное можно благополучно, почти ничего не теряя, закрыть глаза. Брегович давно нащупал ту нитку, которой ему в удовольствие вышивать свои ремесленные полотна, менять ее в ушке иголки на что-то другое ему, кажется, в голову не приходит, а исправно приходящая на его визиты публика иного и не желает. Союз Кустурицы и Бреговича выработал удивительную магию настроения, когда, плутовские персонажи цыганского племени казались не жуткими пронырливыми подлецами, как их завсегда рисует рядовое мнение жителя почти любой страны планеты Земля, а развеселыми, милыми и даже сентиментальными горемыками. Композитор и дирижер Брегович в качестве главного товара привозит именно это настроение, воспроизводя его с помощью музыки, пропускать такую раздачу не стоит: пусть хоть к «Доктору Тырсе» смастерит саундтрек – на это будет ровным счётом плевать, лишь бы не забывал петь «Калашникова».
«Крокус Сити Холл» отлично вписался в и без того эклектичный набор Бреговича. В одном из самых респектабельных залов Москвы на сцену сперва вышел струнный квартет в академично строгих костюмах; следом туда же через партер нескладно выбрались пятеро пузатых мужичков в белых рубахах и жилетках с этническими орнаментами, ответственные за духовую секцию. За ними во всём чёрном пожаловал барабанщик (и, как выяснилось, основной вокалист в приезжем оркестре) с козлиной бородой, своим выходом чуть не сорвав овацию, – из-за лёгкой лохматости часть публики спутала его с Бреговичем, до которого в центре внимания ещё предстояло оказаться одиннадцати хористам в рубашках, кажется, всех цветов радуги и двум дамам в этнических славянских нарядах. Дирижёр этого эстетствующего балагана по-пижонски явился заждавшимся зрителям во всём белом, да ещё в лакированных синих туфлях, взял в руки электрогитару и поудобнее устроился на стуле. Теперь им всем предстояло разыграть по большей части разудалую квазицыганскую свадьбу, под которую ноги рвутся пуститься без команды в пляс, но солидное помещение, увы, регламентирует сидеть на поролоновой обивке и созерцать.
Чтобы никого не заставить скучать, первыми номерами оркестр вколотил публике шальные «Газ, Газ» и «Хопа Цупа». Но так как в названии у выступающего ансамбля, помимо слова «свадебный», содержится ещё и «похоронный», то к третьему номеру Брегович понизил скоростную передачу и решил продемонстрировать, чем занимается сейчас по работе – а он, как выяснилось, пишет безделицы для французского фильма, не слишком выразительные, чтобы их даже не самая взыскательная аудитория стала требовать к немедленному исполнению. Причем так же, похоже, считал и лысый саксофонист: сначала он смиренно наблюдал, как хористы своими нежными мужскими голосами а капелла выводят чудесные партии, зевнул, зевнул ещё раз и, засидевшись без работы, двинул за кулисы прогуляться, благо он был к ним ближе всех. Если бы вы видели в этот момент Бреговича и умели читать по губам, то наверняка бы узнали несколько выражений по-сербски, которые помогают дирижеру в те времена общения с оркестром, когда музыкальные термины уже исчерпаны. На саксофониста, по крайней мере, они произвели ободряющее действие – песню с рефреном «Баюшки-баю» он уже выдержал стойко.
В остальном Бреговичу не шибко приходилось руководить своим коллективом, он сидел к музыкантам спиной, иногда дёргая за струны гитары, иногда поворачиваясь к кому-то, но не для того, чтобы дирижировать, а дабы вытянуть руку вверх с оттопыренным указательным пальцем и посмотреть в зал с читаемой интонацией на лице: «Ай, смотрите, какой молодец!».
Отгрохотав двадцать песен основной части, куда, само собой, угодили «Месечина» и та самая, которой любой зал может худо-бедно подпевать, потому что в припеве содержится нехитрое «ла-ла-ла-ла», и потому что от мала до велика её разок хоть слышал каждый, - «Death Car», увековеченная Игги Попом. Слова публика подхватывала застенчиво и робко, но когда наступило время биса, сдерживать себя стало невмоготу, и народ хлынул со своих мест под сцену отплясывать, чтобы потом уйти из «Крокуса» с полным ощущением праздника, а не безупречной музыкальной лекции об этнической культуре народов Балканского полуострова. Даже суровые охранники с челюстями бейсболистов притоптывали в такт песне «Калашников». Ну что ж, близкая тема, наверное, они с этим и раньше были знакомы не понаслышке, всё-таки не сливовица с шампанским.
Илья Шепелин
